Франкфуртская школа

Далекие и пустынные аргентинские пампасы могут показаться маловероятным источником глобальной революции, но сто лет назад они породили человека, создавшего движение, которое сегодня держит в своем рабстве весь западный мир. Миллионы безмозглых «wokesters» —  «пробужденцев», поборников политкорректности и КУЛЬТУРЫ ОТМЕНЫ, а также заблудшие души, поддавшиеся так называемой новой морали, сотрясающей Запад с 1960-х годов, — все ведут свое происхождение от личности Феликса Вайля.

(Культура отмены — современная форма остракизма , при которой кого-то изгоняют из социальных или профессиональных. Часто это принимает форму бойкота или избегания человека (часто знаменитости ), который, как считается, действовал или говорил неприемлемым образом. Может применяться для подавления свободы слова, как наказание и позор для несогласных, лишения работы и требуя подчинения. Прим. Инфомирск.)

Феликс Вайль, немецко-аргентинский студент, который столетие назад стал наследником одного из величайших состояний в мире. Хотя имя Вайля сегодня не является нарицательным, именно он — и его огромное богатство — породил влиятельный институт, который привлек в свое время многих из самых влиятельных радикальных марксистов.

Институт социальных исследований, Франкфурт-на-Майне, Германия (Фото: Франк К. Мюллер, Франкфурт-на-Майне / Wikimedia Commons)

Феликс Вайль родился в Буэнос-Айресе в семье Германа Вайля, очень богатого экспортера зерна, и Розы Вайль, богатой наследницы. К тому времени, когда он достиг совершеннолетия, молодой Феликс не только стал революционером-марксистом, но и контролировал огромную сумму богатства своих родителей. В Тюбингенском университете, а затем во Франкфуртском университете Вайль изучал политологию, и его радикальные наклонности все время углублялись. Еще в 1918 году Вайль был охвачен революционным пылом, охватившим Германию после окончания Первой мировой войны, участвуя как минимум в одном захвате оружия во время восстания во Франкфурте. Несомненно, отчасти благодаря своему большому богатству Вайль вскоре познакомился с рядом ведущих радикальных революционеров-марксистов и даже с видными членами коммунистической партии, включая Карла Корша и Макса Хоркхаймера. 

Более того, где-то в период 1918-1920 годов, когда о коммунистических революциях в России и Венгрии говорили в европейских интеллектуальных кругах, Вайль, кажется, выдвинул новую идею: создать то, что сейчас называется «мозговым центром», посвященным марксистской теории.

Создатель: богатый немецко-аргентинский марксист Феликс Вайль профинансировал создание Института социальных исследований, неофициально известного как Франкфуртская школа. (Ньюком)

Легко забыть на таком расстоянии во времени, что Западная и Центральная Европа в начале 1920-х годов все еще в значительной степени враждебно относилась к марксизму. Лига Спартака — Коммунистическая партия Германии — попыталась захватить власть в январе 1919 года под прикрытием широкой немецкой революции и создания Веймарской республики, но была подавлена. Кратковременный коммунистический захват Венгрии под предводительством Белы Куна, Шандора Гарбая, Дьёрдя Лукача и других продлился всего 133 дня в 1919 году, хотя кровопролитие, вызванное широкомасштабными чистками христиан и других инакомыслящих, рекламировало остальной Европе те ужасы, которые уготовано любой стране, поддавшейся марксистским уговорам.

Феликс Вайль и его значительный круг радикальных знакомых начали верить, что ортодоксальный коммунистический взгляд на марксистскую догму неполный и требует дальнейшего изучения для совершенствования.

И если большинство революционно настроенных соратников Вайля могли лишь писать памфлеты и выступать с мыльными пузырями, то у Вайля были ресурсы для осуществления институциональных изменений. Если бы ему удалось убедить руководство Франкфуртского университета оказать ему поддержку, он мог бы создать институт с реальным влиянием в немецкой и европейской академии, организацию, легитимность которой не подвергалась бы сомнению из-за ее связей с академическим истеблишментом.

Новый марксистский институт

Вайль нашел сочувствие среди администраторов университета, и в 1923 году был создан Институт социальных исследований (Institüt für Sozialforschung), получивший скромное название, как филиал Франкфуртского университета.

Примерно в то же время — до или после основания Института — Вайль организовал недельный выездной семинар «Первая марксистская рабочая неделя», призванный определить повестку дня нового марксистского института. Среди участников было несколько ведущих европейских коммунистических теоретиков и подрывников, включая Дьердя Лукача и Карла Корша. Лукач, как известно, был одним из лидеров недолговечной Венгерской советской республики. В этом качестве он был назначен народным комиссаром по образованию и культуре, а также был движущей силой венгерского «красного террора», призывая к уничтожению всех «угнетательских» классов и лично руководя казнями.

Несмотря на эти неудобные грешки, Лукача сегодня хвалят за его роль выдающегося марксистского философа в сталинскую эпоху и, в частности, за то, что он был, пожалуй, наиболее последовательным создателем того, что сейчас называют «западным марксизмом» (в отличие от советского и китайского марксизма). Лукач, как и многие другие разочарованные марксисты за пределами зарождающегося Советского Союза, пришел к выводу, что Маркс, будучи в принципе прав, совершил стратегическую ошибку, возложив всю надежду в революции на пролетариат. Лукачу и другим западным радикалам (таким, как итальянец Антонио Грамши) было ясно, что традиционный марксистский акцент на «базисе» или «подструктуре» — т.е. на производительной, контролируемой рабочими экономике, которая поставляет все товары — не будет достаточным для создания успешной «революции рабочих» в богатых западных капиталистических странах. Рабочие в таких странах, был убежден Лукач, были достаточно обеспечены,  благодаря просачивающимся благам капитализма, и вряд ли они поднимут восстание в достаточном количестве, чтобы свергнуть существующие структуры власти. Таким образом, ключ к успешной революции лежит не в «базе», а в «надстройке», т. е. во всех учреждениях и органах культуры, которым поручено поддерживать системы общих ценностей, отвечающих за общественную поддержку. 

В «надстройку» входили не только религии, церкви, школы, средства массовой информации и массовая культура, такая как музыка и кино, но и самый фундаментальный из всех культурных институтов — семья. Все это, вместе взятое, способствовало почти непоколебимой народной поддержке статус-кво и представляло собой окончательную защиту от радикальных левых. В знак признания этого как советские, так и китайские коммунисты предприняли кровавые «культурные революции», чтобы очистить свои общества от всех остатков традиционной культуры. Религии были уничтожены с корнем и ветвями, искусство было взято под строгий государственный контроль, а семьи были разрушены принудительной государственной коллективизацией, а Китай даже зашел так далеко, что своим декретом ограничил число детей, которых родители могли родить. 

Поведение самого Лукача в Венгрии показало, что, как и любой настоящий радикал, он был готов пролить любую кровь для достижения своих идеологических целей. Но как практический революционер, он также понимал, что, в отличие от России и Китая, Запад уже настолько обогатился и усовершенствовался капитализмом, что невежественных и в значительной степени апатичных масс крепостных, которых марксисты смогли эксплуатировать в России и на Дальнем Востоке, на Западе больше не существует. Поэтому «культурная революция» в этих странах должна была предшествовать насильственному свержению капиталистической системы. А этого можно было достичь только путем изменения народных верований и моральных норм. Соответственно, в центре внимания западного марксизма стало изучение каждого элемента надстройки с целью разработки стратегии ее разрушения.

Лукач и Корш из-за своего членства в коммунистической партии были слишком экстремистами, чтобы стать тесно связанными с институтом. Но их влияние на молодую организацию сильно возросло, когда она начала вербовать марксистских интеллектуалов, которые должны были сформулировать доктрины и стратегии того, что в последние десятилетия характеризовалось как «культурная война», направленная на разрушение традиционной западной цивилизации.

«Критическая теория»

Направление Института социальных исследований выкристаллизовалось в первую очередь под руководством одного человека, Макса Хоркхаймера, философа-марксиста, назначенного директором института в 1930 году и главного создателя полемического и исследовательского метода, впервые примененного Франкфуртской школой, известная как «критическая теория». В принципе, подход, поддерживаемый критической теорией, требовал критики всех предположений, обычаев, ценностей и институтов, но на практике это означало критику и нападки только на институты и ценности, присущие западной христианской цивилизации, включая — но не ограничиваясь — сексуальную мораль, религиозные доктрины, структуры семьи и брака, а также образовательные стандарты. Соответственно, при Хоркхаймере институт вырос в то, что Интернет-энциклопедия философии характеризует как «междисциплинарный орган, включающий специалистов в таких областях, как философия, экономика, политология, теория права, психоанализ и изучение культурных явлений, таких как музыка, кино и массовые развлечения  и призванный стать западноевропейским эквивалентом Института Маркса-Энгельса в Москве». Таким образом, интеллектуальный труд Института во Франкфурте был явно направлен на содействие свержению капитализма и установлению социализма».

Стержнем к росту этой междисциплинарной смеси марксистского таланта и развития «критической теории» были кадры молодых интеллектуалов, завербованных Хоркхаймером, чья работа должна была определить результаты Франкфуртской школы — и ее далеко идущее влияние в западных университетах и ​​других учреждениях культуры — на десятилетия вперед. К середине 1930-х годов среди преподавателей института были философ и музыковед Теодор Адорно, философ и социолог Герберт Маркузе, психолог Эрих Фромм и социальный теоретик Фридрих Поллок (который был связан с институтом со времен Первой марксистской рабочей недели) и многие другие.

Под руководством Хоркхаймера Франкфуртская школа все больше и больше отходила от ортодоксального марксизма с его упорством на жестком экономическом детерминизме, приходя к выводу, что более фундаментальная основа классового угнетения лежит в таких социальных явлениях, как религия, массовые развлечения и образование. В результате они стали рассматривать капитализм (который они ненавидели не меньше, чем традиционные марксисты) как гораздо более гибкий, адаптируемый и способный предотвратить свою гибель на неопределенное время, если только он не будет активно саботироваться на культурном и социальном уровне — в отличие от морального загнивающего капитализма, обреченного на гибель под тяжестью неизбежного восстания пролетариата, как это представляли себе традиционные марксисты и коммунисты. Один из выводов Франкфуртской школы заключался в том, что советский коммунизм был деспотичным искажением «настоящего» марксизма, от которого следовало отказаться не меньше, чем от капитализма. Для Франкфуртской школы настоящая марксистская революция должна была осуществляться по частям, с главной целью — уничтожить западную культуру с корнем и до основания, прежде чем любая политическая революция будет успешной. Франкфуртская школа исповедовала, что ее меньше интересует угнетающая экономическая регламентация, воплощенная в советских колхозах, чем освобождение Запада от предполагаемых ограничений его христианского прошлого.

Философ-комиссар:  Дьёрдь Лукач был одним из создателей «западного марксизма» и философом, оказавшим сильное влияние на Франкфуртскую школу. Он также был одним из лидеров недолговечной Венгерской советской республики 1919 года, служил комиссаром образования и культуры, а также офицером Венгерской Красной Армии. 

Франкфуртская школа могла бы остаться просто еще одним кружком европейских левых радикалов, если бы не возвышение Адольфа Гитлера и Третьего рейха. Нацистский режим вынудил закрыть институт, а его члены, в том числе директор Хоркхаймер, бежали за границу, сначала в Швейцарию, а затем в Соединенные Штаты. И именно в Америке Хоркхаймер и его соратники нашли обширное новое поле возможностей для посева семян своей разновидности марксистского радикализма.

В лице президента-интернационалиста Колумбийского университета Николаса Батлера Хоркхаймер нашел сочувствие, и институт был восстановлен в Колумбийском университете во время Второй мировой войны с благословения Батлера. После окончания войны Хоркхаймер, Адорно и Поллок вернулись в Германию, где институт был официально восстановлен в 1955 году. университетские городки в 1950-х и 1960-х годах.

«Отец новых левых»

Из всех новобранцев Хоркхаймера самым влиятельным, по крайней мере, в Новом Свете, был, без сомнения, Герберт Маркузе. Работая в Управлении стратегических служб (предшественнике ЦРУ) в 1940-х годах, марксист Маркузе имел хорошие связи как с американской политической, так и с академической элитой. В академическом мире Маркузе с легкостью перемещался среди элитных университетов Америки, перейдя из Колумбийского университета в Гарвард в 1952 году, а затем через два года в Университет Брандейса, где он оставался до 1965 года. В том же году он переехал на Западное побережье, поселившись в Калифорнийском университете в Сан-Диего до 1970 года. За все это время он много писал и приобрел радикальных учеников, таких как Анджела Дэвис и Эбби Хоффман. Его чрезвычайно влиятельные труды и ученики принесли Маркузе прозвище «отец новых левых». Он был, в самом буквальном смысле, родоначальником контркультуры 1960-х и 1970-х годов, а также движений «проснувшихся» и «политически корректных» в наше время.

В своей самой влиятельной книге «Одномерный человек» Маркузе изложил критику современного капиталистического технологического общества, аргументы которого стали привычными до банальности, но которые в 1960-х годах все еще были в значительной степени незнакомы американскому обществу, не знакомому с тенденциями радикального марксизма. Потребительство, утверждал Маркузе, является одновременно гегемонистским и тоталитарным, позволяя продажным капиталистам и технократам промывать мозги и контролировать граждан так называемых свободных обществ так же уверенно, как это делали советские коммунисты. При таком потребительском режиме небольшая группа людей была уполномочена диктовать вкусы и потребительские предпочтения остальным, что привело к обществу, в котором люди не могли отличить желания от подлинных потребностей, и что привело к массовому нерациональному распределению ресурсов в целях иррационального и безудержного потребления. Такого рода аргументы — это конек каждого левого агитатора и радикала в кампусе в наше время, и они полностью проникли в общественный дискурс благодаря безостановочному повторению в новостных СМИ, в учебных заведениях и в популярных развлечениях. В результате многие американцы даже из так называемых правых убеждены в необходимости осуждать потребительство и «корпоративную жадность». Но 60 лет назад большинство американцев все еще ценили чудо свободных рынков и блага, связанные с высоким уровнем жизни, которые породили «капитализм» и «потребительство».

Вдобавок к своей критике и ложной характеристике экономики свободного рынка и приносимого ею богатства, Маркузе был также — подобно Фромму и другим представителям Франкфуртской школы — заклятым врагом традиционной морали. Сексуальная мораль, утверждал он в « Эросе и цивилизации », — это просто инструмент подавления, предписанный цивилизацией. Целью современного индустриального общества должно быть освобождение сексуальных инстинктов, или, как сказал Маркузе, «борьба за жизнь, борьба за Эрос — это борьба политическая». Сам Маркузе всегда считал « Эрос и цивилизацию » своей самой важной книгой, и действительно, это был справочник как по сексуальной революции 60-х и 70-х годов, так и по движению за освобождение геев, появившемуся позже.

Маркузе понимал, что его идеи встретят сопротивление со стороны тех, кто не желает без боя отказаться от своего западного и христианского наследия. Его возмущал тот факт, что в условиях толерантности и свободы слова его идеи встретят сильное риторическое сопротивление. Поэтому в своем знаменитом эссе «Репрессивная толерантность» он предложил отказаться от универсальной терпимости к свободе слова. Вместо этого следует терпимо относиться только к идеям, поддерживающим левую идеологию; все инакомыслящие голоса, в той мере, в какой они представляют «угнетающую» систему, которую Маркузе и его коллеги стремились свергнуть, должны быть подавлены — или, как мы теперь привыкли говорить, «отменены».

Убежище: кампус Колумбийского университета в начале 20 века. Именно здесь Макс Хоркхаймер, Теодор Адорно, Эрих Фромм, Герберт Маркузе и другие представители Франкфуртской школы нашли академический дом во время Второй мировой войны. После войны Хоркхаймер и Адорно вернулись во Франкфурт и вновь открыли Институт социальных исследований, а Фромм и Маркузе остались в США, где провели остаток жизни, распространяя идеологию культурного марксизма. 

Влияние Франкфурта

Влияние Франкфуртской школы на западную культуру невозможно переоценить. Многие ключевые идеи современных левых и отмены культуры получили свой первый импульс под влиянием Маркузе, Фромма и других. Сексуальная революция, широко распространенное презрение к потребительству и свободному рынку, ошибочное мнение, что вся западная цивилизация основана на угнетении, и систематическая кампания по подавлению инакомыслящих голосов справа — все это берет свое начало в критической теории Франкфуртской школы.

Хотя Франкфуртская школа уже давно превзошла в экстремизме новые движения, как академические, так и социальные — не только ошибочно названные «woke», но и постмодернизм Фуко и Деррида, а также критическая расовая теория (просто критическая теория Франкфуртской школы, примененная специально к расовым вопросам) Ибрама X. Кенди и других — она навсегда останется известной своей ролью важнейшего инкубатора западного марксизма и выросшей из него контркультуры.

По иронии судьбы, самый значительный оставшийся представитель Франкфуртской школы Юрген Хабермас, по-видимому, отошел от радикальных корней института. В 1950-х годах Хабермас был помощником самого Адорно и поддерживал широкий круг радикальных идей, включая создание Европейского Союза. Но он также твердо верил в ненасилие, что в конечном итоге отдалило его от ядра левого радикализма. Сегодня Хабермас — в отличие от основателей Франкфуртской школы — выражает открытое восхищение христианской цивилизацией и ее достижениями. «Христианство, и ничего больше, — прямо заявил Хабермас, — является высшим основанием свободы, совести, прав человека и демократии, эталоном западной цивилизации. На сегодняшний день у нас нет других вариантов. Мы продолжаем питаться из этого источника.

Если бы его наставники и предшественники пришли к аналогичным выводам, история культуры XX века могла бы пойти совсем другим путем.

Источник: https://thenewamerican.com/magazine/tna3817/page/234646/