5.11.2022 г./ Димитрий Саввин.
Эзотерический и экзотерический контур советской идеологии
Во время Международной конференции «Война, идеология и власть: российская экспансия на протяжении истории», проходившей в Риге 3-4 ноября 2022 года, Димитрием Саввиным был представлен доклад, посвященный феномену неосоветизма, его идеологическим и политическим особенностям. По согласованию с организаторами конференции, на «Харбине» публикуется русская версия этого доклада.
Любая попытка анализа современной политики, а равно и пропагандистских конструктов, используемых РФ, в принципе обречена на провал, если мы не сможем верно определить ее реальные истоки. То есть с достаточной точностью установить:
1) Идеи и нарративы, которыми в действительности руководствуется Кремль, а также проследить генеалогию этих идей и нарративов.
2) Методологические основы внутренней и внешней политики РФ.
Первый вопрос, который в этой связи возникает – это вопрос правопреемства. Причем не только в узком, юридическом смысле слова, но и в отношении преемственности правящего слоя, системы политико-социального устройства, а также общественной культуры и морали.
В отношении Российской Империи, Советская Россия и, далее, Советский Союз декларировали полный разрыв всякой преемственности, утверждая создание не только новой государственности, но и ее качественно новый тип. Декларация об образовании СССР ясно и откровенно ставила конечную цель: он должен был стать «новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику». Вся полнота власти была сосредоточена в руках коммунистической партии, которая также провозглашала свой всемирный и универсальный характер. В Уставе Коминтерна от 1919 года говорится: «Коммунистический Интернационал ставит себе целью: борьбу всеми средствами, даже и с оружием в руках, за низвержение международной буржуазии и создание Международной Советской республики как переходной ступени к полному уничтожению государства… По существу дела Коммунистический Интернационал должен действительно и фактически представлять собой единую всемирную коммунистическую партию, отдельными секциями которой являются партии, действующие в каждой стране».
То есть СССР проектировался и развивался как 1) ресурсная база для мировой революции и 2) ее военно-мобилизационный аппарат. И, если рассматривать его последующую историю исходя из этих целей и задач, то все действия советских властей 1920-50-х годов, кажущиеся подчас безумными, приобретают исчерпывающее логическое объяснение.
По отношению к исторической России РСФСР и СССР были антиподами, последовательно уничтожавшими ее религиозное, культурное и моральное (ценностное) наследие. Если искать исторические параллели, то наиболее подходящей будет аналогия между Византией и Османской империей. Сходство географических границ делало неизбежным сходство направлений внешней военно-политической экспансии. Многие элементы византийской культуры были, так сказать, «технически» заимствованы завоевателями. Однако базовые религиозные и идейные установки Византии и Османской державы являлись антагонистичными и, заимствуя отдельные элементы, в целом османы сознательно уничтожали византийскую социально-политическую структуру и этноконфессиональную идентичность.
Советское государство также могло заимствовать отдельные элементы русской культуры для решения своих задач, но в целом было принципиальным и непримиримым антагонистом исторической России и исторической русской этноконфессиональной идентичности.
При этом вышеописанная модель СССР, по большому счету, показала своею несостоятельность еще до формирования СССР. Причина – в противоестественности коммунистической идеологии, очень ярко отраженной, например, в известном памфлете В. Ленина «Государства и революция». Из этой работы, считавшейся в Советском Союзе «классической», явствует, что Ленин предполагал лишь очень короткий период временного сохранения государственных институтов, за которым должна была наступить фактическая анархия (безгосударственное существование и развитие общества, оно же – коммунизм). Однако так называемый военный коммунизм показал более, чем наглядно практическую нереализуемость подобных идей. Дальше начался откат к относительно реалистичной, так сказать, нормальной модели социально-экономических отношений (новая экономическая политика – Нэп). И здесь же выявился главный, фундаментальный антагонизм советской системы, определяющий ее развитие вплоть до сегодняшнего дня.
Иерархически выстроенная система советской власти – или, как она сама себя называла, аппарат власти – создавалась для целей, излишних и даже вредных в более или менее обычном обществе и государстве. По этой причине, любая, даже относительно ограниченная, либерализация означала лишение власти и материальных благ для значительного числа «аппаратчиков», ибо их функция оказывалась попросту излишней (характерно, что расцвет Нэпа был периодом острой безработицы среди советских и партийных служащих). Поэтому, во имя собственного выживания и сохранения власти, «аппарат» был вынужден подавлять либеральные («нэповские») тенденции, подменяя конкурентное начало административно-командным, а позитивные методы мотивации – террором. Сталин, как выразитель этой тенденции, стал символом и, в буквальном смысле, вождем и учителем коммунистического аппарата власти.
Эта объективно-неизбежная тенденция обусловила и цикличность в развитии советской модели, на которую, насколько известно, впервые обратил внимание Василий Шульгин, предсказав в 1960-е годы Советскому Союзу «Нео-Брест и Нео-Нэп».
Период усиления аппарата власти, гиперцентрализации и тоталитарного контроля во всех областях жизни общества, и в первую очередь – в экономике, неизбежно порождает кризис. После того, как кризисные явления не удается купировать террором, неизбежно наступает либерализация («Нео-Нэп»). При этом ослабление государства также неизбежно ведет к утрате контроля над теми или иными вассальными странами и территориями («Нео-Брест»).
В свою очередь, экономическая стабилизация создает в перспективе базу для усиления аппарата власти – возвращения гиперцентрализации, административно-командного управления, репрессивного контроля и, в финале, внешней военной экспансии.
Бериевско-хрущевская либерализация, косыгинские реформы, брежневская разрядка, с одной стороны, и хрущевская же борьба против подсобных хозяйств на селе, свертывание тех же самых косыгинских реформ и брежневский «застой», с другой, суть проявление вышеописанной цикличности.
И если рассматривать с этой точки зрения события 1989-1993 годов, то все последующее становится логичным и, увы, объективно неизбежным.
Определяющий критерий здесь – произошла ли смена 1) правящего слоя и 2) слом советского аппарата власти. И здесь все очевидно.
В исследование «Советский истеблишмент» о составе правящего слоя СССР говорится, что на пике условной «демократизации», то есть «на весну 1993 года (до первых выборов глав администраций и до уступок Ельцина оппозиции в отношении состава правительства), обнаруживается, что среди двух сотен человек, управлявших страной на момент «расцвета демократии» (верхушка президентского аппарата, члены Президентского Совета, правительства, «губернаторы» и главы заксобраний «субъектов федерации») три четверти (75%) были представителями старой коммунистической номенклатуры, а коммунистами были 9 из 10 (90%). Впоследствии «номенклатурность» высшей власти еще усилилась (вплоть до того, что до десятка областей возглавляли не просто представители номенклатуры, а даже именно первые секретари тех же самых обкомов КПСС). Если же посмотреть на состав руководства «силовых структур», дипломатического корпуса, прокуратуры и других государственных органов, то тут никаких изменений вообще не произошло: никаких новых людей, не принадлежавших к кадрам этих структур и раньше, там за единичными исключениями не появилось. Неизменным остался состав научной и культурной элит».
Корпус законов и нормативно-правовых актов РФ также унаследовала от СССР. А в сфере международного права имеет место даже не правопреемство, а континуитет от Советского Союза.
Следовательно, мы можем утверждать, что сохранилось ядро советской системы – ее правящий слой и аппарат власти. И так называемый «развал СССР» был в действительности не развалом, а очередным его «нэповским» циклом.
Главной новацией, отличающей этот этап от предыдущих, стала формальная деидеологизация СССР-РФ, отказ от коммунизма и объявленный «переход к демократии». Однако для того, чтобы адекватно оценить этот процесс, необходимо ясно понимать базовую структуру советской идеологии, как она сформировалась в рамках сталинской модели социализма.
Как писал Роман Редлих, идеология сталинского Советского Союза имела два уровня – экзотерический (внешний) и эзотерический (реальный). Экзотерический уровень составляла официальная, внутренне противоречивая, фикция «учения Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина», и сопутствующий ей набор мифов о советской жизни и реальности внутри и вовне СССР. Эзотерический уровень – это советская реальность, а не пропагандистская фикция, и подлинные мотивы советских лидеров всех уровней.
Сочетание этих двух контуров легко обнаруживается даже при беглом разборе официальных идеологических установок советского времени. Так, одним из ключевых принципов была диктатура пролетариата, которая, в форме советской власти, осуществляется «рабочим классом». В той или иной форме, эта установка дожила до поздней Перестройки. Однако уже в 1920 годы компартия превратилась в корпорацию профессиональный управленцев и по своему составу рабочей партией никак не была. Советы, как орган власти, были парализованы, и находились в полном подчинении у партии.
Но именно эта система считалась выражением власти рабочего класса и диктатуры пролетариата.
Миф (фикция) прикрывал подлинную реальность, реальные цели и реальные мотивы правящего слоя и аппарата власти. И «отказ от коммунизма», осуществленный этим правящим слоем и аппаратом власти, означал лишь демонтаж внешнего, экзотерического контура советской идеологии, но не ее эзотерического (внутреннего) ядра. Последнее сохранилось, будучи по сути своей голым стремлением к абсолютной власти. Или, по Редлиху, цель – это «тотальное властвование над всеми материальными ресурсами нашей планеты, развитие аппарата принуждения, способного в любой момент принудить любого человека к совершению любого действия». Редлих называл это «воплощением онтологического замысла сталинизма», но этот же идейный и мировоззренческий вектор совершенно четко виден в сегодняшней политике и претензиях Кремля.
Поэтому мы можем характеризовать РФ как тот же самый СССР, утративший часть территорий и проведший вынужденную либерализацию при сохранении за аппаратом власти «контрольных высот» (тот самый Нео-Нэп). От Советского Союза остались следующие системообразующие элементы:
правящий слой – номенклатура, чекистская корпорация и подконтрольный ей служебный олигархат;
аппарат власти – корпус государственных служащих, сотрудников силовых ведомств, выращенных для реализации целей советского государства и по советским стандартам;
подлинная, эзотерическая составляющая идеологии СССР.
Причем этот эзотерический элемент, на протяжении всей истории Советского Союза и, далее, РФ, так или иначе проявлялся в общественной мысли и тех политических концептах, которая формулировала власть.
В 1930-е годы, среди антисталински и даже антисоветски настроенной молодежи, были сравнительно популярны идеи технократии: «правильной» организации советского государства, без партийного контроля и жесткой идеологизации, но и без «буржуазной чехарды» с выборами, при сохранении крупного государственного сектора, и т.д. Впоследствии эти идеи так или иначе проявились в среде послевоенной, в том числе и власовской, эмиграции.
Образ «крепкого хозяйственника», который «делает дело» и чурается «политических дрязг», давно уже стал излюбленным образом пропаганды РФ. К нему апеллирует и лично Путин, подчеркивая, что надо «делать дело», а не заниматься предвыборными дебатами и прочей «ерундой». В целом, технократия, вероятно, является наиболее естественной попыткой общественной мысли, сформированной в тоталитарной среде, найти способ «правильного» переустройства социально-политических отношений, без апелляции к демократическим или традиционным институтам.
Имея в прошлом квази-демократический бэк, политические режимы – порождение Нео-Нэпа 1990-х годов, обычно структурируются по модели сталинских послевоенных «народных демократий». Центром власти является личность самого диктатора, опирающегося на спецслужбы и военно-полицейские структуры. В официальной политической жизни доминирует одна правящая партия, которой «содействуют» официально дозволенные партии-сателлиты. Все они подконтрольны диктатуре, и самостоятельной роли неспособны играть в принципе. Поскольку сама эта диктатура выражает интересны правящего слоя – аппарата власти (номенклатуры, по советской классификации), и созданного при нем служебного олигархата, то эту систему можно назвать также номенклатурно-олигархической, или неосоветской.
Вероятно, быстрее всего режим этого типа был сформирован в Туркменистане, где коммунистическая партия в декабре 1991 года была преобразована в демократическую, сохранив монополию на власть. В РФ процесс неосоветской кристаллизации шел намного дольше, в целом завершившись уже после 2011 года.
На сегодняшний день, на месте большей части СССР существует единое неосоветское пространство. Им управляет бывший советский, а ныне неосоветский, правящий слой (партийная номенклатура и чекистская корпорация), социально-политическая модель во всех случаях идентична. Самосохранение этого неосоветского пространства и является главным мотивом и подлинной идеологией соответствующих режимов, и в первую очередь – путинского. РФ по сути воспроизводит доктрину Брежнева, где в качестве СССР выступает сама РФ, а вместе соцстран Восточной Европы – государства, раннее входившие в Советский Союз. Любая попытка выхода за пределы неосоветской модели и, тем паче, отрешение неосоветского правящего слоя от власти по возможности пресекается, вплоть до военного вмешательства (Грузия в 2008-м и Украина с 2014 года и по настоящее время).
Страны Балтии также воспринимаются как часть утраченного «советского наследия», и до тех пор, пока сохраняется неосоветская система в РФ, эта позиция принципиально не изменится.
Помимо удержания «своего» пространства, следующей стратегической целью является получение «своей доли» власти в глобальном масштабе, то есть создание некоего «своего» лагеря и раздел планеты на сферы влияния. Отказ взаимодействовать в этой парадигме, очевидно, и был причиной принципиально конфликта руководства РФ со странами ЕС и НАТО.
Причем причину этого конфликта нельзя было устранить в силу вышеописанного фундаментального, эзотерического уровня идеологии (или мировоззрения) правящего слоя РФ, унаследованного от СССР – то есть голого стремление к абсолютной власти. Понимая и признавая только этот мотив, и предполагая, что все прочее является лишь экзотерической фикцией, отказ от раздела «зон влияния» был воспринят как отказ от конструктивного сотрудничества.