Взгляд справа.
11.2021г. / Дмитрий Саввин.
Слово «фашизм» в современном политико-медийном обиходе давно уже превратилось в ругательство – вот примерно также, как латинское “paganus” стало русским «поганый». И уже в силу этого говорить всерьез о фашизме как о политическом феномене – а там более, о политическом феномене современности – крайне затруднительно: слишком уж велика вероятность превращения дискуссии в перепалку, где единственным аргументом, по обычаю, будет раздирание одежд и возглас: «какие еще вам нужны доказательства?» Однако сегодня, когда режим Путина в РФ не только регулярно называют фашистским, но и пытаются это как-то обосновать, мы не можем не дать своей оценки подобным заявлениям. Имеем ли мы дело с неосоветизмом или неким российским фашизмом? И чем первое отличается от второго, если вообще отличается? Для подробного ответа на эти вопросы нужна, как минимум, монография – но начать попробуем с нескольких тезисов.
Общее социалистическое наследство коммунизма и фашизма
Первая проблема, с которой мы здесь сталкиваемся – это отсутствие однозначного и общепринятого определения фашизма. Сразу же отбрасывая разного рода попсово-пропагандистский хлам вроде «признаков по Умберто Эко», стоит, во-первых, вспомнить об историческом генезисе фашизма.
И тут мы видим первую важную закономерность: почти все политические движения, которые мы можем рассматривать как фашистские, в период становления – расцвета проделывали путь слева направо. Их колыбель – это социализм, подчас весьма радикальный. Социалистический бэк мы видим у Муссолини. Рамиро Ледесма через запятую прославлял и фашистскую Италию, и гитлеровскую Германию, и советскую Россию. НСДАП также прошла через периоды довольно радикальной левизны, вылившейся в штрассеризм.
И это обуславливает изначальное, фундаментальное родство фашизма и социализма: имея общую идейную прародину, они сохранили много общих черт.
Поэтому, говоря о современном режиме РФ, мы должны учитывать, что многие его как бы фашистские особенности могли быть органично унаследованы от коммунистической системы, которой они свойственны, как минимум, не в меньшей степени.
Общее наследство коммунизма и фашизма включает:
1) Тоталитаризм. Сам концепт предельно ясно сформулировал Муссолини: все для государства, ничего вне государства, ничего против государства. Хотя коммунистические лидеры никогда открыто не декларировали своей приверженности этой идее, однако на практике им удалось реализовать ее гораздо более успешно, чем всем без исключения фашистским режимам.
2) Авторитаризм. Опять же, культ вождя являлся частью любой фашистской доктрины. Коммунизм, официально провозглашая приоритет коллектива, прямую демократию и коллегиальность, и здесь на деле существенно обогнал фашистов: такого культа личности и концентрации власти в руках одного лица, какое имело место в сталинском СССР, Северной Корее или маоистском Китае, не знал даже Третий Рейх.
3) Приоритет общественных интересов и групповой идентичности над частными интересами и идентичностью. В результате появляется идея коллективной вины (классовой, расовой и т.д.), что, в свою очередь, и создало предпосылки для геноцида.
4) Структуру организации политической власти – на основе одной партии, которая во многом заменяет госаппарат.
5) Партийную армию, задачей которой является защита не страны и государства как таковых, а именно правящего режима. Пожалуй, функциональное сходство между ЧОНом и войсками ВЧК-ОГПУ-НКВД, с одной стороны, и СА и СС, с другой – это наиболее очевидная черта сходства.
Антагонизм пополам с «диалектикой»
Что же касается фундаментальных различий, то теоретически они, в главном, сводятся к следующему:
1) Фашистский принцип взаимодополняющего классового сотрудничества (корпоративизм) против коммунистической классовой борьбы.
2) Национализм и апелляция к национальной традиции фашизма против интернационализма коммунистов.
3) Нейтральное или позитивное (вплоть до религиозного фундаментализма) отношение к религии фашистских режимов против антирелигиозных установок коммунизма.
Однако если в части общего наследия все более-менее очевидно, то вот с различиями начинается всякая чехарда и прочая диалектика. Так, в условиях Второй Мировой войны что германский, что итальянский корпоративизм сильно съехал влево, в направлении все более централизованной, государственной и плановой, экономики. И национализм тут мог быть очень разным: это и идея расовой общности нацистов, и имперский (по сути, гражданский) национализм итальянского фашизма (до принятия Расового манифеста), в рамках которого была вполне возможна интеграция даже жителей Эфиопии. То же можно сказать об имперском национализме Хосе Антонио Примо де Риверы и, далее, Франко, который сознательно противопоставлялся этническим национализмам народов Испании.
С другой стороны, в коммунистическом интернационализме имелась очень важная идейно-политическая лазейка – так называемая национально-освободительная борьба. Она признавалась явлением прогрессивным, и создавала идеологические предпосылки для легализации национализма и далее – вплоть до шовинизма и откровенной ксенофобии. Именно эта «запятая» позволяла обосновывать националистический компонент в идеологии коммунистических режимов Восточной Азии (КНР, Северная Корея, Демократическая Кампучия и т.д.). И подводила «идеологическую базу» под сотрудничество СССР и арабских национал-социалистов из Баас.
Кроме того, «патриотическая» риторика периодически использовалась в коммунистической пропаганде. Первые опыты относятся еще к эпохе Гражданской войны, а наиболее активно этим инструментарием пользовался Сталин во время советско-германской войны.
По этой причине, наличие «патриотической» риторики и даже каких-то националистических элементов в политике, само по себе, не является чем-то принципиально чуждым для коммунистической системы. При этом, однако, в полноценный политический национализм все эти «зачатки» и «рудименты» никогда не вырастают.
Точно также и политика коммунистов в отношении религиозных сообществ и религии как таковой может быть весьма гибкой. В тех случаях, когда им это выгодно, гонения могут ослабевать, возможна даже своеобразная интеграция религиозных институтов в безбожное коммунистическое государство – на почве «патриотизма» и «борьбы за мир». И здесь очевидно сходство с некоторыми фашистскими режимами (в первую очередь, с Третьим Рейхом), которые могли покровительствовать «правильным» Церквям, и искоренять «неправильные».
Однако одно, принципиальное, отличие все же есть: в рамках фашистской системы возможно органичное присутствие религиозных ценностей и политика, вдохновляемая живым религиозным чувством. Для коммунистической власти религия всегда остается явлением чужеродным, и даже в случае тактического союза и покровительства тем или иным религиозным сообществам, причины такого союза лежат в плоскости Realpolitik, а не обуславливаются собственно верой.
Анамнез РФ
Теперь пропустим через это сито признаков и критериев путинский режим.
Первое, что представляет интерес – это генезис правящего слоя. Фашистские элиты формировались в результате своеобразного революционного синтеза: партийные вожди делили власть с представителями старых, традиционных элитарных слоев (аристократией, высшим офицерством, крупным бизнесом).
В РФ ничего подобного никогда не случалось. Здешний правящий слой – это советская номенклатура, выращенный при ней «служебный» олигархат и чекистская корпорация. То есть прямое и органичное продолжение правящего слоя СССР.
Авторитаризм и «полуторапартийная» система, как уже было сказано выше, в равной мере характерны и для фашизма, и для коммунизма. При это путинская модель является почти стопроцентной копией сталинских народных демократий – смягченного социализма, допускающего существование вассальных политсил и социальных групп на «общедемократической» и «прогрессивной» платформе. (Наиболее успешным примером такого рода государственности является КНР.)
То есть здесь мы видим и теорию, и практику социализма – причем социализма сталинского.
Характернейшим признаком фашистской системы является корпоративизм. Что с этим у Путина? Разного рода риторики про упадок демократии, кризис либерализма и прочий особый путь в РФ хватает – на разных уровнях. Однако никаких институтов, которые бы воплощали в себе корпоративное представительство (то есть представительство разных социальных и профессиональных групп), Кремль так и не создал. Да и задачи себе таковой не ставил. «Классовое сотрудничество» здесь присутствует лишь как редкая пропагандистская приправа – и не более того.
Что же касается национализма и апелляции к национальной традиции, то здесь, на первый взгляд, нечто фашистское улавливается – особенно после 2014 года, когда Кремль сделал вид, что занимается «ирредентизмом».
Однако путинская «ирредента» сосуществует с многолетней политикой замещающей миграции из стран Средней Азии и Закавказья, кадыровской Чечней и системой контролируемых режимом привилегированных этнических диаспор (по сути, мафиозных). Русская этнонациональная идентичность рассматривается как явление неблагонадежное, любые попытки самоорганизации русских по этническому признаку последовательно пресекаются. В качестве же «правильной» самоидентификации в РФ предлагается некое «русскоязычие».
Режим вполне безразличен к русскому историческому наследию, демонстративно игнорируя все значимые юбилеи (окончания Смутного времени, призвания на царство Дома Романовых, победы в Отечественной войне 1812 года и т.п.). Все внимание сосредоточено исключительно и только на советской истории и советском прошлом.
Или, коротко, РФ поддерживает и пестует советскую идентичность, а русское наследие либо игнорирует, либо сознательно искореняет. Очевидно, что здесь мы видим явные сходства с «патриотическим» компонентом коммунистической пропаганды, но не с историческими практиками фашизма.
И ровно то же самое можно сказать о церковно-государственных отношениях в РФ. Кремль активно пытался использовать «традиционные религии» в качестве инструмента пропаганды. Однако религиозные ценности сами по себе никогда не влияли на его политику. Образование, семейно-брачное законодательство, проблема абортов – никакого «клерикализма» мы не наблюдаем. Из чего неизбежно следует вывод: религия не является здесь фактором, формирующим систему государственных ценностей и влияющим на государственную политику. Власти РФ относятся к ней как к социально-политической функции, причем – функции отмирающей.
Наконец, внешняя политика Кремля также продолжает стратегию и нарративы социализма. И Союзное государство, и ЕАЭС, и ОДКБ суть не более, чем попытки частично восстановить СССР. А присно поминаемая путинская многополярность – это неудачная реплика титоистского Движения неприсоединения, идеологический набор которого она повторяет практически дословно.
Так что же специфически фашистского мы, в итоге, видим у путинского режима? По большому счету – ничего. Ничего такого, что мы не могли бы найти в арсенале коммунистических режимов – СССР, КНР или титоистской Югославии. А вот специфически советского – более, чем достаточно.
А потому лучше называть вещи своими именами, не увлекаясь на первый взгляд эффективным, но, в сущности, очень дешевыми пропагандистскими фокусами. РФ – это неосоветское государство, но отнюдь не неофашистское. И борьбу вести нужно с неосоветизмом, а не с призраками Гитлера или Муссолини.
Источник: https://harbin.lv/putinskiy-rezhim-fashistskiy-ili-neosovetskiy